понедельник, 11 августа 2008
Вообще, немного раздражает то, что от девочек, укативших на покорение ближнего зарубежья, вот уже дней 5 ничего не слышно.
И да, когда-нибудь, я напишу про Москву, про то, что было и что (я надеюсь) будет.
это просто сон, дивный сонПомню, я приперлась в универ.
Как-то затемно и неожиданно, на улице – холодная осень, а я в дебильных джинсовых шортах ниже колена, неловко скрещиваю лодыжки, чтобы хоть как-то спрятать свои бледные, неидеально выбритые ноги, с контрастными пятнами синяков. Пытаюсь вспомнить, какого черта я отказалась в универе в таком виде.
Вокруг какая-то беготня, а в здании темно, как в подземелье, и даже электрически свет какой-то сумрачный, вроде света одной-единственной лампочки, свисающей на проводе с потолка в подвале.
Окружающие люди, кажется, из тех, что учатся со мной вместе. Я имею в виду, учились. Мы переходим с места на место, разыскивая неизвестно что, наверное, следующую пару. Я знаю, что это мой последний день в этом универе, и я рада тому, что многих пар нет, потому что, по слухам, преподы пили весь предыдущий день.
Кто-то говорит что-то смешное. Я, вообще-то, терпеть не могу наших мальчиков с их тупыми шуточками, но на этот раз смеюсь, даже хочу записать этот диалог где-нибудь – так, чтобы было что вспомнить из хорошего.
Появляется мой самый нелюбимый препод – тот, что носит великую фамилию поэта-писателя, который «наше все». Редкостная скотина. Он какой-то резко помолодевший, но посему не менее противный, и пьян, до чертиков пьян. И я злорадствую тому, что в этом виде он появился перед студентами, перед нами. Он начинает плести что-то про то, что я должна ему подарок с Алтая (факт, так оно и есть, по его мнению). Я, воспользовавшись случаем его нетрезвого состояния и моего ухода из универа, посылаю его – так язвительно, с видимым отвращением. Это здорово поднимает настроение.
Потом мы идем с Сашей на остановку. Погода темная, пасмурная, холодная – как та, что стояла во время прошлой сессии. Нам нужно куда-то в центр, и я предлагаю сесть на первый троллейбус, чтобы позже пересесть на другой – и это точно самый разумный способ добраться до места, но Саша говорит: «Нет» и начинает трепаться с кем-то по телефону. Такое часто бывало – Саша не любит троллейбусы, даже если в конкретном случае этот вид транспорта наиболее удобен. Саша упряма. Я завожусь, начинаю озвучивать какие-то доводы и то, что я не собираюсь потакать ее прихотям. Пытаюсь гордо удалиться в одиночестве. Кажется, говорю что-то про ее дурацкие духи с пресыщено сладким запахом. Она догоняет меня и обливает этими самыми исчадиями парфюмерного ада. Начинается драка – такая неловкая, девчачья, когда не можешь как следует врезать, не можешь вырваться. Я начинаю карябаться и пинаться, а потом, не гладя, пытаюсь избить ее «как мужик»: ударяю руками, пинаю ногами – изо всех сил. Это длится всего полминуты, в которые я вкладываю всю злость и энергию. Я вырываюсь, как только чувствую, что могу вырваться и направляюсь к остановке – все тело тяжелое, бегу, как будто в воде.
Кажется, то, как я прыгаю в троллейбус и его дверцы захлопываются, мне уже не снилось – это было уже собственное воображение.
Не нужно много гадать, чтобы понять, к чему это все. И, если посмотреть правде в глаза, Саша, пожалуй, единственный человек здесь, который хоть немного, но будет по мне скучать.